«Чтобы жить дальше, нужно немножечко убить...»
Справка «ПС».
Катерина Потапова. С 2003 года — актриса Омского академического театра драмы. Окончила Пед училище по классу «начальные классы», затем прошла актёрский курс при Краснодарском театре. Некоторое время работала в Самарском драматическом. Занималась бальными танцами, рисованием. Одно из хобби — письменное творчество «в стол».
— Давай поговорим о спектакле «Несносные родители». Охарактеризуй свою роль.
— Это очень одинокий человек. Одинокая женщина, которой хочется реализоваться: выйти замуж, завести детей, семью. Но, другое дело, что у неё это не складывается. Поскольку она вынуждена жить самостоятельно, самостоятельно решать свои проблемы (Здесь ничего не говорится о её родителях, поэтому можно сделать вывод, что она одна). И она делает это как умеет: она умеет любить. Ей сложно сделать выбор. Она не может отказаться от Жоржа, потому что среда художников и артистов, которую представляет из себя их семья — это то, чего не хватает ей самой в своей жизни — романтики, нежности. Но он не может дать ей того, что может дать Мишель, молодой мальчик. С которым возможно будущее — семья, дети. И вот это противоречие... Видимо, если их объединить, получится тот мужчина, который ей нужен.
— А сама Мадлен...
— Одинокий человек, в котором очень много трогательного. В какие-то моменты, несмотря на свою самостоятельность и кажущуюся жёсткость, она мечется — ей необходима помощь. Как любому из нас, ей необходим человек, на которого можно было бы опереться. В ней, мне кажется, очень много человеческого, узнаваемого.
— Образ, действительно, очень живой. По крайней мере, в твоём исполнении.
— Я надеюсь.
— На тебя чем-то похожа эта женщина?
— Да, здесь много совпадений. Я в возрасте 18 лет осталась без родителей, и очень многое вынуждена была решать самостоятельно. Мне очень понятно то, чего ей не хватает. Эта её манера защищаться, страх того, что если ты сама не подумаешь о своём будущем, никто этого за тебя не сделает. Много между нами общего.
— Концовка пьесы... Очень интересный, даже жестокий ход: влюблённые люди ради собственного счастья буквально уничтожили все возможности это счастье предотвратить...
— Жестоко — да. Но с ней (Мадлен) ведь тоже поиграли: никто ведь так до конца и не понял, что ей просто нужно помочь. Она тоже стала жертвой их игр, их разборок. Естественно, она тоже принимала в этом участие, тоже играла людьми. И то, что произошло с ней перед финалом, когда пришли родители Мишеля: можно сказать, что она умерла там. И когда она приходит в этот дом, как мне видится, она становится девочкой-смертью: чтобы жить дальше, нужно немножечко убить.
— Ты говоришь, что ей никто не попытался помочь. Однако складывается такое ощущение, что она просто закрывала от всех свой внутренний мир — толи надеясь только на свои силы, толи страшась впускать кого бы то ни было в него.
— То, что она любит Жоржа... Не думаю, что она была с ним закрытой. Наоборот, та нежность, которую он ей дарил — это те отношения, с которыми она не сталкивалась в той жестокой самостоятельной жизни, где она всегда была поставлена перед выбором: как выжить. Но ведь Жорж тоже её предал. Они все друг друга предают. Другое дело, что каждого из них можно оправдать.
— И она это делает в конце пьесы.
— А ей ничего больше не остаётся делать. А что будет с Мишелем, если он останется с матерью? Его ведь тоже убили, им поиграли родители. Всё закончилось так, как должно было закончиться: с потерями, с кровью, со смертью...
— Ты так эмоционально рассказываешь о Мадлен. Интересно было бы познакомить тебя с самим Кокто... как бы он реагировал на твои слова. Потому как драматург, после написания пьесы, уже не является полноправным её владельцем: его персонажи оживают на театральных сценах.
— Да. Но ведь пьесу тоже можно по-разному поставить. Я играла в Самаре эту же пьесу. И эту же роль. Но это был совсем другой спектакль.
— Ты получила удовлетворение от этой роли?
— Мне было очень интересно над ней работать. А тем более партнёры, с которыми я работала, — о них можно только мечтать. Попасть в один спектакль с Натальей Ивановной Василиади, с Валерией Ивановной Прокоп — это учиться, учиться и учиться. Это очень большая школа.
— Оренов несколько лет назад делал цикл передач о мистике в театре. В результате, он не выпустил ни одной, т.к. с его окружением начали происходить страшные мистические вещи. Ощущаешь ли ты некую мистериальность в театре?
— Я часто думаю о том, что — может быть так у всех, но — очень много совпадений. Даже было у меня одно время убеждение, что я сама в своей жизни ничего не решаю. Потому, что когда меня ставили перед каким-то выбором, получалось так, что этот выбор за меня уже сделан, причём в мою пользу. Допустим, тот же внезапно возникший краснодарский театральный курс — именно тогда, когда я заканчивала педагогическое училище. Потом, первый мой переезд из Краснодара в Самару был решён не мной — мне было предложено. И не будь этого предложения — я поняла это позже — мне пришлось бы искать другое. Точно также из Самары в Омск — так совпало всё, что мне пришлось искать что-то другое, и тут возникло это предложение. Когда я приехала в Омск просто знакомиться с театром, вышла на вокзале — и у меня было такое ощущение, что я здесь уже была.
— Мне, как омичу, интересно твоё мнение: каждый омич, который хоть как-то к культурной среде принадлежит, считает, что город Омск — это болото.
— Что касается города... Я не знаю, болото это или не болото. У меня ещё не было возможности сам город изучить. Но, мне кажется, это зависит от внутреннего ритма человека. Есть люди, которым необходимо жить в Москве. Я не отношусь к их числу. Потому что мне нравятся именно такие вот города — тихие. Мой город — это город, в котором можно с работы пойти пешком домой... А что касается болота — если человеку чего-то не хватает, живи он в Москве или в Омске, пока он не найдёт этого, ему всё будет казаться болотом.
Кинес КИЗИИТОВ